– Господи, он первый, кто понял это сам, без разъяснений…
– Осторожней, мисс Уэднесбери. Я принимаю ваши мысли. Ну, так что же Испанская Лестница?…
Она не могла справиться со своей тревогой.
– Он меня выслеживал? Из-за семьи? О, ужас!… Меня будут пытать… Выбивать информацию… Я…
– Моя милая девочка, - мягко произнес Йанг-Йовил. Он взял ее руки и ласково сжал их. - Послушайте. Вы зря волнуетесь. Очевидно, вы числитесь в черных списках, так? Она кивнула.
– Это плохо, но сейчас не будем об этом беспокоиться. То, что в Разведке мучают людей, выбивая информацию… пропаганда.
– Пропаганда?
– Мы не звери, мисс Уэднесбери. Нам известно, как заставить людей говорить, не прибегая к средневековой жестокости. И тем не менее специально распространяем подобные слухи, чтобы, так сказать, заранее подготовить почву.
– Правда? Он лжет. Пытается обмануть меня.
– Это правда, мисс Уэднесбери. Я действительно иногда прибегаю к хитрости, однако сейчас в этом нет нужды. Зачем, когда вы пришли сюда по доброй воле.
– Он слишком находчив… слишком быстр. Он…
– Мне кажется, вас недавно жестоко обманули, мисс Уэднесбери… Жестоко обидели.
– Да. Но это. в основном, моих рук дело. Я дура. Проклятая дура!
– Совсем не дура, мисс Уэднесбери, и ни в коем случае не проклятая. Не знаю, что могло так подорвать вашу уверенность в себе. Я надеюсь восстановить ее. Итак - вы обмануты? В основном, сами собой? Что ж, это с каждым бывает. Но вам ведь кто-то помогал… Кто?
– Я предаю его.
– Тогда не говорите.
– Но я должна найти мать и сестер… Я не могу ему больше верить… - Робин глубоко вздохнула. - Я хочу рассказать вам о человеке по имени Гулливер Фойл.
– Правда, что он приехал по железной дороге? - спросила Оливия Престейн. - На паровозе с вагончиком? Какая удивительная смелость.
– Да, это замечательный молодой человек, - ответил Престейн. Они находились в приемной зале своего особняка, вдвоем во всем доме. Престейн ожидал возвращения бежавших в панике слуг, и невозмутимо развлекал дочь беседой, не позволяя ей догадаться, какой серьезной опасности они подвергались.
– Папа, я устала.
– У нас была тяжелая ночь, дорогая. И все же я прошу тебя пока не уходить.
– Почему?
– Мне одиноко, Оливия. Поговорим еще немного.
– Я сделала дерзкую вещь, папа. Следила за обстрелом из сада.
– Как! Одна?
– Нет. С Формайлом.
В запертую дверь заколотили.
– Кто это?
– Бандиты, - спокойно сказал Престейн. - Не тревожься, Оливия. Они не войдут. - Он шагнул к столу на котором аккуратно лежало оружие. - Нет никакой опасности. - Он попытался отвлечь ее. - Ты говорила мне о Формайле…
– Ах, да. Мы смотрели вместе… описывая друг другу увиденное.
– Без компаньонки? Это неблагоразумно, Оливия.
– Знаю, я вела себя недостойно. Он казался таким большим, таким спокойным, самоуверенным. Я решила разыграть из себя леди Надменность. Помнишь мисс Пост, мою гувернантку, такую бесстрастную и высокомерную. Я прозвала ее леди Надменность? Я вела себя, как леди Надменность. Он пришел в ярость, папа. Поэтому отправился искать меня в саду.
– И ты позволила ему остаться? Я поражен, дорогая.
– Я тоже. Я, наверно, наполовину сошла с ума от возбуждения. Как он выглядит, папа? Как он тебе покачался?
– Он действительно большой. Высокий, жгучечерный, загадочный. Похож на Борджиа. Мечется между наглостью и дикостью.
– Ага, так он дикарь, да? Я почувствовала это. Он излучает угрозу… Большинство людей просто мерцают… он же искрится, как молния. Ужасно захватывающее зрелище.
– Дорогая, - нравоучительно произнес Престейн. - Твои слова недостойны скромной девушки. Я бы огорчился, любовь моя, если бы у тебя появилось романтическое влечение к такому парню, как этот Формайл.
В зал стали джантировать слуги, повара, официанты, лакеи, камердинеры, кучеры, горничные. Все они стыдились своего панического бегства.
– Вы бросили свои посты. Это не будет забыто, - холодно отчеканил Престейн. - Моя безопасность и моя честь снова в ваших руках. Берегите их. Леди Оливия и я удаляемся на покой.
Он взял дочь за руку и помог ей подняться по лестнице, ревностно охраняя свою ледяную принцессу. - Кровь и деньги, - пробормотал Престейн.
– Что, папа?
– Я подумал о семейном пороке, Оливия. Какое счастье, что ты не унаследовала его.
– Что это за порок?
– Тебе незачем знать. Это все, что у нас есть общего с Формайлом.
– Значит, он испорчен? Я почувствовала. Как Борджиа, ты сказал. Безнравственный Борджиа, с черными глазами и печатью на лице.
– С печатью?
– Да. Я видела какие-то линии… не обычную электрическую сеть нервов и мышц. Что-то еще на это накладывается. Это поразило меня с самою начала. Фантастическая, чудовищно порочная печать… Не могу описать ее. Дай мне карандаш. Попробую нарисовать.
Они остановились перед чипенддейльским секретером. Престейн достал плиту оправленного в серебро хрусталя. Оливия прикоснулась к нему кончиком пальца. Появилась черная точка. Она повела палец: точка превратилась в линию. Быстрыми штрихами она набросала кошмарные завихрения дьявольской тигриной маски.
Саул Дагенхем покинул затемненную спальню. Через секунду ее залил свет, излучаемый одной стеной. Казалось, гигантское зеркало отражало покои Джизбеллы, но с одним причудливым искажением. В постели лежала Джизбелла, а в отражении на постели сидел Дагенхем. Зеркало было на самом деле свинцовым стеклом, разделяющим две одинаковые комнаты. Дагенхем только что включил в своей свет.